Живет, значится дурак одной мечтой - дочку царскую сосватать. Пригреется бывалыча на солнышке, прикроет хмельные гляделки и ну себе Василиску-царевишну без панталон и кокошника представлять. Нет, каких-то реальных шагов для создания ячейки общества он, конечно же, не предпринимал, ибо ленив был жутко. Да и потом, что за царь выдаст кровиночку свою единственную за обмылка нечёсаного, в дерюгу ряженого?

Так бы и спился по-мирному наш Иванушка, если бы не беда неминучая на Салтаново царство не обрушилась. Повадился Змей Горыныч лютовать на землях царевых, то скотину на поле задерет, то крестьянку-молодуху утащит для забав своих нескромных, а не далее, как на Ильин день, вообще поклажу у купцов заморских сразбойничал да по ушам иховой страже нахлопал. Купцы к царю с челобитной. Так, мол, и так, самодержец, доколе!? Осерчал Салтан на Горыныча злобою лютою, и протрубили медью на всех улицах и площадях базарных трубы, и зачли глашатаи приказ высокий:

«Тот, кто изведет ворога лютого, набеги на города и поселки устраивающего, огребет по полной, милости царской! Далее по списку: шапка боярская каракулева, сапоги сафьяновые почти новые, почетная грамота на бересте и рупь двадцать серебром!»

Три дня ждал Салтан добровольцев, да только никто не позарился на награду щедрую. Шутка ли змею в пасть лезть за обувку ношенную!? Долго думу думал самодержец, судьбою родины озабоченный. В голову приходило, лишь самому идти на чудище, но толщина кишки царя не выдерживала никакой критики, а посему он отбросил эту мысль, как непродуктивную. Боярин же - Силуан, давненько глаз на царскую дочку положивший и временами, будто невзначай, пощипывающий её за мягкое, предложил выход. Дескать, нужно посулить в награду царевишну в жены - всё одно девка на выданье, да полцарства за ней приданого, вот тогда смельчак вмиг отыщется. Себе же, задним умом накидал схему мошенскую, как в зятья царские выбиться и полцарству заграбастать. Недолго противился царь-батюшка, ибо понимал — в наше время за рупь двадцать и прыщ на носу не вскочит.

Был у Силуана дружка старинный - мот и пропойца боярин Демьян. Сказывал Демьян про парнишку недалекого, много пьющего. Якобы, как в трактире он седьмой бочонок опрокинет, так о Василисе — царёвой дочери грезить начинает, хоть беги от него, всю мозгу своими влажными фантазиями в рогулю закрутит. Всё по любви безответной к персям Василискиным страдает. Персестрадалец одним словом.

Дал тогда Силуан слово боярское Ивану, коли чудище тот изведет лютое и доказательство головы Горынычьи принесет ему — быть дураку царевичем! И дурень-то наш согласился! Сейчас Вы спросите – А, что ж Иван-дурак - совсем дурак, что подписался на миссию столь невыполнимую? Отвечу кратко — да! Но… в любой уважающей себя сказке есть это «Но», оно будто стрелка на перегоне, разворачивает полотно повествования в неожиданную сторону и расцвечивает серую канву избитого сюжета новыми оттенками.

Но, как любой сказочный дурак, наш Иван крепок задним умом и смекалки ему не занимать, да и потом кому Бог помогает? То-то же!

Собирали родители Ивана в дорогу. Дали хлеба краюху да вина кислого в крынке треснутой. Перекрестила матушка дурака на дорогу, пустила слезу горючую и восвояси отправился Иванушка. Перекрестился тут уже и отец евойный, молитву вознес небесам, что избавили они их с бабкой на старости лет от ахламона-нахлебника и пошел на радостях брагу ставить.

Встретили дурака за околицей пятеро дружинников боярских, приданные для усиления в предприятии рисковом и затопали они вшестером к Окаян-горе, лесом дремучим окруженной. Там, стало быть, логовище Змея Горыныча базировалось, по последним данным царской разведслужбы.

Долго ли коротко, все в репьях и грязи дорожной, добрались ходоки наши до пещеры темной — штаба врага рода человечьего. Глядь, а вкруг костями всё усеяно да кровушкой невинной земля удобрена. Чуть присели дружинники храбрые, воздух мерзкими газами попортив хоть огня не зажигай, того и гляди рванет. Иван же поправив котомку босяцкую сказал:

— Вы други меня тут дожидайтесь, как закончу сам выйду с трофеем. А коли не выйду на второй день, бегите к Силуану и докладывайте, что сложил Ивашка буйну головушку, пущай другого богатыря ищет.

Выдохнули расслабленно воины боярские, пожелали удач всяческих и, перестав загазовывать атмосферу, откатились к опушке подальше от страшной пещеры. Иван же, смело вошел в логово зверя и как только глаза привыкли к сумраку, осторожно начал пробираться по пологой галерее, спускающейся вглубь земли. Споткнувшись и больно ударившись, выматерившись и потеряв котомку, он все же достиг дна пещеры Змея.

Горыныч спал, громко посапывая и выпуская из ноздрей струйки едкого дыма. На его широкой, бронированной блестящей чешуёй груди уютно свернулась молодая, румяная дева, обняв Змея за одну из могучих шей и бесстыже заголив ровные белые ножки. Иванушка невольно залюбовался открывшимися ему прелестями, громко икнул и отхлебнув винишка из отцовской крынки произнес:

— Э-э! Хорош массу давить, выходи биться, чудище окаянное!

Прекрасная незнакомка взвизгнула испуганно и забилась под мощное драконово крыло, укутавшись толстыми складками кожи, словно одеялом.

— Вань, ну ты что орешь, как будто тебе причиндалы придавили? Вона, Настасью перепугал, ирод! — сонно проворчал Горыныч, ласково обнимая крылом девушку.

— Кстати, здороваться не учили?

— Здорово, Гарри! — заорал Иванушка и кинулся вдруг обнимать Змея.

Удивлены? Толи ещё будет! Иван наш, не смотри что дурак, а всё ж, не самоубивец. Годков с десять назад подобрал Иванушка в леске за околицей странную зверушку, отбил от собак бродячих. Маленькое чешуйчатое существо о трех головах и с нелепыми обтрепанными крылышками поставило бы в тупик ученых мужей, глянь они на неё. Но то ученые, а ему, дитю неразумному жаль стало гада мелкого, вот и пригрел у себя за избой на сеновале. Думал, помрет болезный. Псы одну голову почитай отгрызли малышу. Узрел в тот день парнишка диво необъяснимое — вместо оторванной головы вдруг новая полезла, и быстро приняв форму, стала на место оторванной! Был тот необычный малыш смышлен и весел, агукал вот только странно — «Гари-гари!», поджигая при этом дыханием горячим всё вкруг себя. Дал тогда ему Иванушка имя — Гарри, и решил оставить у себя. Но шила в мешке не утаишь, стал расти Гарри не по дням, а по часам и молока, что таскал ему мальчишка, уже не хватало для пропитания юному Змею. Тут, как раз и матушка с батюшкой прознали про опасного питомца, и пришлось с тяжелым сердцем выпустить окрепшего Горыныча на вольные хлеба.

— Не грусти Иван, земля круглая, авось свидимся ещё! — и, обняв по-братски дурака, Гарри взмыл в небо на мощных кожистых крыльях.

— Прощай Горыныч, брат мой названный! — прокричал вслед другу Иванушка и, хлюпая носом, воротился в избу.

***

Сутки праздновали друзья встречу. Бедная Настасья в кровавые мозоли уж руки натрудила, медовуху да хмельной квас на стол выставлять. Наконец, попрощался молодец с Горынычем и хозяюшке в пояс поклонившись, вышел к дружине ратной с тремя головами Змеевыми, под корень усеченными. Подивились воины такой сноровке, языками поцокали, по плечу дурачка похлопали, да и в лохмотья мелкие порубили его в благодарность за труды тяжелые. Ибо был у них завет боярский — трофеи привезти, а Ивана-дурака извести. Вскочили лиходеи на коней, только их и видели.

Вышел Гарри по нужде малой, цветочки возле пещеры полить, глядь, а брат-то его названный по всей поляне разбросан мелко нашинкованный. Взъярился тогда Горыныч гневом праведным, собрал все кусочки в суму заплечную, обнял Настасью-бесстыдницу и полетел в самую чащу лихолесья темного, к Яге престарелой.

Там где днем мрак стоит непроглядный, где ветви черных деревьев сплетаются в узоры колдовских рун, а русского духа за сто верст не учуешь, стоит на проплешине лесной избушка. Ноги у избы волшебной, будто лапы куриные — жилистые и когтистые. Вышла Бабушка Яга гостя встречать, самогонки на мухоморах столетних бочку выкатила:

— Здрав будь, Горыныч! Давненько в гости не заходил к бабушке.

— Привет Яга! Прости, всё в заботах, то деревням разбойничаю, то города разоряю, короче время нет вообще!

— А, что это русским духом потянуло? — Яга повела сморщенным крючковатым носом, нервно, будто пробуя воздух на вкус. — Ой, да никак ты мне человечинки принес, касатик!?

Горыныч вывалил Ивана аккуратной горочкой к ногам старухи:

— Мне бы воды живой, мать!

— Да ты не умом ли тронулся Горыныч? Тут риса с морковкой откинуть и с гуляшом энтим, какой плов получится! – она причмокнула губами и пошла, доставать глубокий узбекский казан.

— Мне бы воды живой… — загремел раскатистый звериный рык, пугая обитателей проклятой чащи и выжигая жарким змеиным дыханием жухлую траву.

— Та, что ж, ты бабушку-то так пугаешь, Гарри! — запричитала перепугано Яга, уронив тяжелый чугунный казан на костяную ногу. – Будет тебе вода, касатик – будет!

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Долго безутешный Горыныч собирал Ивана, сращивая кусочки мертвой плоти живой водой. В то время коварный Силуан готовился к свадьбе, уж и кафтан пошил каменьями самоцветными подбитый и сватов заслал к Василисе-царевишне. В назначенный час, загремели звонницы на всех церквах праздничным набатом, взорвалось небо над палатами царскими цветными заморскими фейерверками. Въехал в град престольный Силуан на богатой карете, а впереди на подносах эмалевых холопы головы чудища несут в дар Салтану царю. Василиса в сарафане праздничном ожидает участи неминучей, в жены к постылому старику-боярину готовится.

Вдруг, потемнело небо над дворцом праздничным, тенью черной прошел трехглавый Змей на бреющем и, попалив пол дружины ратников могучих, зашел на новый вираж. Что за диво! Сидит на Змее Горыныче Иван! Живехонек, краше прежнего стал молодец с живой воды, прыщи пропали, алкоголизм излечился, в общем, как и положено в правильной сказке. Понял тут царь, что где-то его кинули, свел грозно брови и так сурьезно на мошенника Силуана, как зыркнет, тот аж из колесницы своей выпал с перепугу.

И взял Иван-дурак в жены Василису-царевишну и обратился тот час Иваном-царевичем, а дружинников тех вероломных казнили карами анальными, Силуана-же на конюшне батогами выпороли в пол силы, ведь испокон веков на Руси власть имущих наказывали нежно, почти любя. Змей Горыныч, почетным гостем на веселой свадьбе был, в три горла пил и песни с гостями горланил, а как пришел черед молодым в опочивальню отбывать, он отозвал Ивана-царевича и густо краснея, протянул ему увесистый сверток:

— Ты это самое… не серчай короче братишка, времени-то в обрез было…
Иван развернул подарок и пораженный увиденным, тихо выматерился:

— Горыныч, мать твою рептилию!!!

— Ничего Вань, живой водичкой сбрызнешь, приживет и, как новенький будет! — подбодрил друга Змей, немного смущаясь. — Дело-то молодое, еще и наследников с десяток настугаешь!

Вот на этой мажорной ноте и сказочке конец, а кто прочесть не поленился и за Ивана-дурака кулаки держал, тому друзей верных, как Гарри Горыныч и царевишен фигуристых с полцарствами. И я там был, и на той свадебке неумеренно пил, по усам текло, а проснулся с тяжким похмельем.

Тесть кивнул и прожестикулировал что-то, пользуясь азбукой глухонемых. А потом отстучал тростью фразу азбукой Морзе.
— Старый матерщинник, — подумал Александр Иванович.
Налог на разговоры ввели, чтобы граждане не тратили время на обсуждение реформ, вместо работы.
Вся квартира среднестатистического россиянина теперь мигала огоньками датчиков, фиксирующих речь, движения, траты услуг ЖКХ. Их поставляла государству семья олигархов Вротимгерб — друзья Того, Кого Нельзя Называть.
Александр Иванович зашёл в ванную. С отвращением бросил взгляд на мыльную воду в ванне, где уже помылась вся семья — налог на воду был слишком высок.
На унитазе тикал датчик налога на естественные отправления.
После макарон с кислым кетчупом «Седьмое ноября» Александр Иванович с женой отправились в спальню. На кровати мигал датчик, который подсчитывал время, потраченное на сон и соитие. Полноценный секс стоил дороже, поэтому многие граждане перешли на самоудовлетворение, которое датчик пока определять не мог. Сексом в других комнатах заниматься было нельзя — повсюду стояли ещё и видеокамеры.
Александр Иванович то и дело косился на датчик, потом нервно сказал:
— Я не могу в такой обстановке! Уж лучше, как в прошлый раз, на свалке. Там не следят.
— Летом мы бы могли поехать за город, — вздохнула жена. — Я же говорю: лучше купить дом в деревне! Вырыть колодец, топить печь дровами. Насколько дешевле! И шагомерами там не пользуются, потому что тротуаров нет.
– А где работать? — Александр Иванович откинулся на подушку и закрыл глаза. — Там почти все деньги уходят на налог за жильё. Люди хлеб с лебедой пекут.
— В наши магазины стали завозить ржаной с ягелем — «Магаданский» называется. И с еловой хвоей — «Соловецкий». Пишут, в нём витаминов много. Горький… — Жена обняла мужа. — Саша, может быть, нам на акцию пойти, оппозиционную? «Час без кандалов».
— Чтобы сняли с работы? — Буркнул муж. — Либералам-то Госдеп платит…
— Устройся в Госдеп, — оживилась жена. — Теперь разрешают официально оппозицией работать, чтобы другие страны видели — у нас демократия.
— А ты знаешь, какой договор с ними заключают? «Согласен подвергнуться дисциплинарному наказанию в любое время в любом месте от любого патриота России».
В дверь позвонили. Александр Иванович и его жена вскочили и стали поспешно одеваться. Оба побледнели, у жены тряслись руки, у мужа дёргалось веко.
Россияне жили в постоянном страхе, поскольку все писали друг на друга доносы. В своём гражданском рвении они даже утомили спецслужбы, которые ввели норму: не более одного доноса в месяц с человека.
— Саша, давай не будем открывать, — умоляюще прошептала жена.
Но тёща, исполнительная женщина советской закалки, уже распахнула дверь. На пороге стояли двое полицейских и хмурая дама из налоговой службы.
— Здравствуйте, у вас проживает кот Рыжик? — Произнесла она, сверившись с каким-то документом. — За него неуплата налога — десять тысяч. Мы обязаны изъять кота.
Она подошла к Рыжику, схватила его и отработанным движением сунула в переноску. Кот жалобно замяукал.
— Это ты виноват! — Тёща яростно обернулась к Александру Ивановичу. — Я же просила!
— Мама, у меня есть более важные дела, чем какой-то кот!
— Вы только послушайте его! — Тёща всплеснула руками. — Слушать радио «Свобода» в подвале! Вот твои дела! Стихи Быкова читать под одеялом! На это у него время есть! Ругает наших благодетелей Вротимгербов! И главное — не верит, что президент бессмертен!
Александр Иванович выудил из кармана плаща, висящего на вешалке, кошелёк, стал отсчитывать деньги, бормоча:
— Не слушайте её, ради Бога. Совсем ополоумела старуха… Вот десять тысяч. Верните котика!
Дама открыла клетку, испуганный Рыжик выскочил оттуда и нырнул под стол.
Когда Александра Ивановича уводили полицейские, он обернулся и с горечью сказал:
— Хорошо устроились, мама. И кот дома, и зять на нарах.
— Не зять ты мне, американский шпион!