Неверующий младенец: Но ведь оттуда ещё никто никогда не возвращался! Жизнь просто заканчивается родами. И вообще, жизнь – это одно большое страдание в темноте.
Верующий младенец: Нет, нет! Я точно не знаю, как будет выглядеть наша жизнь после родов, но в любом случае, мы увидим маму, и она позаботится о нас.
Неверующий младенец: Маму? Ты веришь в маму? И где же она находится?
Верующий младенец: Она везде вокруг нас, мы в ней пребываем и благодаря ей движемся и живем, без нее мы просто не можем существовать.
Неверующий младенец: Полная ерунда! Я не видел никакой мамы, и поэтому очевидно, что ее просто нет.
Верующий младенец: Не могу с тобой согласиться. Ведь иногда, когда все вокруг затихает, можно услышать, как она поет, и почувствовать, как она гладит наш мир. Я твердо верю, что наша настоящая жизнь начнется только после родов. А ты?

Но есть две проблемы. Одна проблема заключается в том, что написать программу - это лишь малая часть дела. Самое главное - программу надо продать. А поскольку все программистские фирмы в России традиционно создавались самими программистами, продать они ничего не могут. Ну хорошо, мы не бизнесмены. Мы - программисты. И мы будем писать программы по заказу. Это называется аутсорсинг, и именно этим живет современная IT-индустрия Индии.

Но в Индии живет миллиард человек. И если условный индийский программист смог вскарабкаться по социальной лестнице, нижняя ступенька которой находится в жилой картонной коробке на улицах Бомбея, а верхняя - в аутсорсинговом отделении какой-нибудь Microsoft, то этот человек - избранный. Без условностей и авансов, этот человек - один из немногих. Неосторожный шаг - и он снова полетит по социальной лестнице вниз, туда, где в картонных коробках на улицах Бомбея живет тот самый миллиард индусов, не умеющих писать программы. Поэтому индийский программист неосторожного шага не сделает. Он будет исполнителен и внимателен. Он сделает именно то, о чем его попросит эффективный западный менеджер. Он аккуратно исправит все ошибки, на которые ему укажет служба Quality Assurance. И он будет счастлив, получив за свою аккуратную работу зарплату в триста долларов США.

А вот русский программист. Ремесло, которое можно освоить на трехмесячных курсах, он изучает в течение пяти лет. То есть, за эти пять лет обучения в ВУЗе, русский программист обучается главному - ничего не деланию. Выпустившись из ВУЗа, русский программист идет в банк и просит положить ему заработную плату в три тысяч долларов США. Получив эту зарплату, русский программист приступает к делу. Он смотрит, что понаписал его предшественник, ушедший в соседний банк за четыре тысячи, и немедленно заявляет: “Это отвратительно. Уже сейчас видно, что все это будет глючить и тормозить. Все это необходимо срочно переписать”. Он засучивает рукава и садится все переписывать - ведь он знает, как лучше. Ведь русские программисты - самые лучшие в мире.

Переписав программу с нуля, русский программист требует повышения зарплаты. Не получив его, он уходит в соседний банк. Нанятый на его место новый программист немедленно заявляет: “Это отвратительно. Уже сейчас видно, что все это будет глючить и тормозить. Все это необходимо срочно переписать”. Он засучивает рукава и садится все переписывать - ведь он знает, как лучше. Ведь русские программисты - самые лучшие в мире.
И все повторяется.

Любой, кто сталкивался с software-производством в России знает это не хуже меня. Но первый вице-премьер, быть может, не сталкивался. И до сих пор пребывает в уверенности, что если русские программисты побеждают на чемпионатах мира - то они самые лучшие. А раз они самые лучшие - то мы всех победим. К сожалению, чем программист талантливее - тем он хуже для производства. Талантливый русский программист может решить любую задачу. Но только в том случае, если эту задачу он поставил себе сам. Русский программист всегда все знает лучше своего начальника. Начальник для русского программиста - помеха. Начальник нужен лишь для того, чтобы положить русскому программисту высокую зарплату.

Надо понимать, что программирование - не ахти какое сложное занятие. Ничем не сложнее работы токаря или сварщика. Это не хирургия. Талантливый токарь и талантливый сварщик - это прекрасно. Их можно показывать на конкурсе. Но, в отличие от хирурга, от таланта которого зависит человеческая жизнь, от таланта токаря или сварщика в общем случае не зависит ровным счетом ничего. Токарь и сварщик должны добросовестно выполнить поставленную им начальником задачу - выточить деталь и приварить ее к другой выточенной детали так, чтобы не развалилось. А русский программист подобен токарю, который придя на завод выбрасывает токарный станок и начинает конструировать свой. Русский программист подобен сварщику, который разламывает сваренные до него детали и начинает сваривать их заново. Все это очень интересно и увлекательно, но в результате на выходе получится автомобиль “Жигули”, который сломается сразу же за воротами автозавода. Точно так же, как на выходе у русского программиста получается программа Управления Федеральной налоговой службы по городу Москве для заполнения налоговой декларации. Объемом в пять мегабайт, неудобная и, главное, неработоспособная.

Каковы должны быть средства решения этой проблемы - не очень понятно. С одной стороны, русский программист, эмигрировавший в Америку, прекрасно работает под началом эффективных западных менеджеров. Он встраивается в команду, соблюдает технологическую цепочку и получает опцион. А американский программист, переехавши в Россию (был такой случай в компании “ПараГраф”, где автору этих строк довелось поработать ведущим программистом лучшие годы молодости), так вот, американский программист, переехавши в Россию, становится подобен русскому - культура производства перестает интересовать его в принципе. Он начинает творить. И вскоре уезжает обратно в Америку, поскольку ему не дают опциона.

Россия - страна поэтическая. Наша погода располагает к меланхолии и познанию мира через созерцание. Именно в силу этих причин русского программиста категорически не интересует результат его деятельности. Русскому программисту важен лишь процесс написания программы. И так же живет вся страна - нас совершенно не интересует результат нашей деятельности. Нам важен процесс. Непрекращающаяся реформа всего и вся, в процессе происхождения которой мы познаем истину.

И, честно говоря, это прекрасно. Нужные нам в повседневной жизни программы пусть пишут индусы под чутким руководством американских менеджеров. Кока-колу и автомобили пусть нам делают западные заводы - нефть для производства и того и другого мы выдадим. Пусть нам все всё делают: не российское это дело - сфера обслуживания. И дело вовсе не в том, что у России - другой путь.

Просто у России этот ПУТЬ есть. А у всего остального мира никакого пути нет - потому что весь остальной мир понимает, в чем состоит результат его деятельности. А если ты знаешь, что будет в конце - то зачем идти по Пути?

А Россия - не знает. И поэтому мы идем.

И именно поэтому мы всех порвем, как образно выражается первый вице-премьер Медведев.

На пустую сцену плавно и неспешно опускается микрофон.

Синяя... В защиту прав животных... Это кого - бомжей что ли? А нет, это против использования наркоза при операциях на животных... Сцуко, бред... Ну и бред... Но повесить-то надо... Ладно, пусть вот здесь, у мусороприемника висит...
Красная... Это типа, что я недоволен социальной политикой... Конечно, мля, недоволен... Понапридумывали идиотизмов, а я как на карусели теперь ездить буду...
С этими словами Леня нацепил последнюю ленточку на свой Камаз, поставил два флажка на крышу в честь первомая, привязал десять воздушных шариков на задний бампер в знак поддержки русских воздухоплавателей, погрузился в кабину и выехал на маршрут... А дети во дворах, видя празднично украшенный мусоровоз, смеялись и кричали - свадьба, свадьба...

(c) http://dee-troy.livejournal.com/158497.html

- Хороша, - осклабил он зубы фальшивого золота, - попа широкий, - сладкий девочка. Она вспыхнула, ибо впервые о ней говорили скабрезно и унизительно, говорили, как о товаре. Девочка хотела вырваться из цепких рук Гургена, но не смогла. Было поздно: тот сунул деду несколько мятых, потных кредиток и увлек ее за собой. Дорогой Гурген несколько раз сильно прижимал ее к себе.
- Сладкий мой, - все повторял он. Девочка подавлено молчала, боясь пошевелиться: ни жива, ни мертва. Левым боком она отчетливо ощущала жесткое, угловатое тело пистолета, спрятанного во внутреннем кармане куртки страшного попутчика.


Дорога оказалась долгой и изнурительной. Девочка и ее подруги по несчастью тряслись в тесном салоне нещадно скрипевшего, разбитого автобуса, готового развалиться на каждом ухабе. С каждым днем становилось все холоднее, и несчастные путешественницы теснее жались друг к другу, чтобы хоть как-нибудь согреться. На исходе пятых суток они въехали в Москву. Девочку поразило скопление серых громад: таких больших и мрачных домов она никогда не видела.
Гурген запер невольниц в подвале, где не было даже кроватей, а все освещение составляло крошечное оконце под самым потолком, в которое был виден лишь кусочек колючего октябрьского неба. Подвал был очень грязным - пахло гнилью, и еще, там были крысы. Девочка с ужасом смотрела, как они шныряли от стены к стене. Ночью пошел первый снег: девочка увидела его впервые. Она не спала, - зачарованно смотрела на сыпавшиеся сверху белые комочки, смотрела до тех пор, пока собравшийся на тротуаре небольшой сугроб не закрыл маленькое окно. И тогда девочка заплакала, заплакала тихо, чтобы никого не разбудить, заплакала, потому что впервые в жизни она смотрела на небо, а на душе не делалось легче, заплакала оттого, что надежда на что-то светлое и радостное ушла навсегда.
Утром скрипнула железная дверь: Гурген привел первого покупателя.
- Ну, - он широким хозяйским жестом указал на перепуганных со сна девочек, - один лучше другой, выбирай, какой нравится.
Покупатель, а это был высокий сухой старик в подбитом огневкой длинном лайковом плаще, медленно подошел к тоскливо жавшимся в дальний, самый темный, угол подвала невольницам. Он внимательно посмотрел на каждую и ткнул указательным пальцем, на котором отсутствовала одна фаланга, в нашу героиню.
- Ай, молодец, - засуетился Гурген, вытягивая оцепеневшую от ужаса девочку из толпы горестно молчавших подруг, - самый красивый, самый сладкий выбрал. - Слатенькая девочка, - будто вторя Гургену, просипел старик (у него был очень неприятный, дребезжащий, словно механический, голос), и его холодно-безучастные, как у жабы, глаза на мгновение вспыхнули хищным жаром.
- Слатенькая девочка, - эти слова старик еще несколько раз повторил, когда они ехали в такси. Она тряслась рядом с ним на заднем сидении, а он все норовил ее обнять, придвигался ближе и ближе, обдавая табачным смрадом дыхания. Девочке уже не было страшно. Она отрешенно смотрела в окно автомобиля на мокрые грязные улицы, суетливых злых людей и думала о том, что все ее радостные чаяния умерли вместе с ночным снегом. И ей уже было все равно…
Она не испугалась, когда в задрапированной во что-то холодное и тяжелое квартире, куда они приехали, увидела еще двоих крепко пьяных, осоловевших мужиков с такими же безучастными, как и у старика, глазами. Она не испугалась даже в ту минуту, когда один из них, заросший жесткой густой щетиной со стальным отливом, грубо швырнул ее на широкий дубовый стол и занес над ней синюшное жало ножа. Она лишь тихо и коротко вскрикнула, когда сталь лезвия пробила ее упоительно-глянцевую кожу и двинулось дальше - терзать кровавую плоть. Ей уже не было ни больно, ни страшно, ей было уже все равно.
Так умерла слатенькая девочка. Злые люди ее зарезали. Зарезали и даже имени не спросили. Да и спрашивать было нечего - не бывает имен у арбузов.

Я, разумеется, грубить ей начал: "По штуке за день, это что за
пансионат, "Хилтон" у нас в тайге построили? Спрашиваю, какие будут
гарантии?"
Она отвечает: "По окончании курса встанете на весы. Если сбросите меньше
двадцати килограммов, вернем все деньги и извинимся". Я в контракте этот
пункт действительно нашел - ну, и вписался в это дело. Так вот, я
сбросил двадцать пять и до сих пор, по-моему, худею, очухаться не могу.

Это же гестапо было, а не пансионат.
Привезли меня в спокойный такой особнячок о трех этажах, за высоким
забором, отвели в холл, вручили карту магнитную и двери закрыли. В холле
я провел часа два - ждал, когда кто-нибудь выйдет, пригласит на
процедуры или еще куда. Не дождался, стал ломиться в первую попавшуюся
дверь. Мужчина я не слабый, но там такая пружина была на двери, что я
только за три приема туда втиснулся - это туалет оказался. Минут десять
я из него выбирался, смотрю в холле уже народ околачивается, человек
семь мужиков. Познакомились - тоже подопытные, как они себя тут
называли, лечиться приехали. Объясняют - обед у нас сейчас будет, но не
для всех, а для тех, кто свою карту магнитную вон в ту щелочку на
потолке вставит.
У меня глаза на лоб полезли - возле каждой щелочки канат висит, метров
десять, не меньше. Я последний раз по канату в шестом классе лазал.
Кричу, мужики, слазайте кто-нибудь за меня, я в долгу не останусь, в
городе расплачусь. А мне сурово так отвечают - мы и сами люди не бедные,
да тут везде видеокамер понатыкано. Если ты кому-нибудь так удружишь,
оставят на сутки вообще без жратвы, хоть потом ты по канату излазаешься
весь, как макака.
И полезли себе - бодро так, чуть не с песнями.
В этот день пообедать мне не удалось. Зато файв-о-клок я честно
отработал - вставил карточку в поганый тренажер и выжал двести раз по
семьдесят кило. Тренажер мне выдал еще карту, одноразовую, которую
полагалось совать в кормушку на втором этаже. Как я туда добирался, это,
кстати, отдельная история.
Все двери в этом пансионатике имели пружины вроде амортизаторов "КамАЗа"
- ходить можно было только парами, иначе не открыть. Лестницы - это
вообще атас, через ступеньку - дырка, прыгать надо. Ну и вообще,
приколов там немало.
А самый прикол начинался по вечерам. Скукотища, ни книжек, ни журналов,
но в холле есть телевизор. Но он, сволочь, работает только от
велотренажера, динамо там подключено, электроэнергию вырабатывать. И
крутить надо шустро, нормальный человек минут десять выдерживает и
падает. И вот, чтобы вечером хотя бы новости посмотреть, мы там
накручивали по очереди, как идиоты. И не дай бог, хороший боевичок в
анонсе пообещали, да еще двухсерийный - крутили до посинения.
Короче, когда нас забирать приехали, мы водителя чуть не грохнули прямо
в автобусе. Пожалели, правда, он кричал, что человек он посторонний, к
этому концлагерю отношения не имеет.
А в контору приехали, хозяйка нам говорит: "Вставайте на весы,
толстопузые".
Я взвесился и ахнул - двадцать пять за двадцать дней.
И знаешь, так они меня там приучили - не могу без зала, два-три раза в
недельку на тренажеры сам бегаю. Как мартышка, ей-богу.
Никаких подробностей про обороты и перспективы АОЗТ "***"
подопытный Степан, к сожалению, не поведал. Но и так понятно, что бизнес
у хозяйки приживется.

«На сей раз будет диствительна горячё»,- громко подумал Капетан Апасный, ОЧЕНЬ сурово глядя фкамеру и даже наморщив лоб. «Мне нужна помощч».

Быстро набраф номир, Капетан Апасный прокричал фтрупку:
- Алло, Док!!! Док!!!
- Мудила… - произнес на другом канцэ провода усталый женцкий голос, - Док, каторому ты звониш – гинеколок. Если у тибя на хую резиновое вагино застряло, то ты правельно папал. Есле нед – то МЕДЛЕННЕЕ набирай номир. Понил, да?..

Он снова набрал номир, но на сей рас очинь медленно, патамушта он был умен и училсо на своих ашыбках.

- Алло, Док!!! Это ты?
- Да, Капетан Апасный. Ради бога, тока не переспрашывай…
- Мне нужна помощч… Што ты щас делаеш?
- Приколачиваю штакет…
- О, занялсо ремонтом?
- Нисафсем, хи-хи-хи… А чонада то?
- Доктор Жгло готовит угрожающие и смертельные планы, штоба сделать что-то нихарошее. Я чувствую. Мне нужно твоих новых забретений.
- Не… Пака нету… Я исчо не приколотил патамушта…. Тебе нада падаждать.
- Скока у меня времени?
- Пол-шестого, мудила. Мы в одном часовом поясе, хи-хи-хи… Когда ты себе хоть часы купиш?

Капетан Апасный павесил трупко. Ситуацие усложнялась с каждой минутой. Но тут началась рикламо и он пашол пасрать. Каждый супергирой справляет нужду во время рекламы, кроме Человека-Жопы и Человека-Мочевого Пузыря. В этом у них, канешна, сильное приимущество.
Выйдя из туалета, замоскированного под комнату видонаблюдений и аудио прослушиваний, Капетан уперся взглядом в телевизор. Телевизор попятился и просел под этим чрезвычайно серьезным и даже жостким взглядом, но продолжал показывать новости. Новости транслировали ебло Доктора Жгло.

- Хах-ха-ха-ха! – говорил тот, - И вам всем будет хреново! Буах-ха-ха-ха!!! Очень хреново! Ха-ха! Гхм-грхм… ммда… Хххааа! (Вот так лучше) Когда я приведу в действие свой план! Капетан Апасный, ты меня слышыш? Я знаю, слышыш! А ничо не сделаеш, патамушта ты щас смориш в телек! Ха-ха-ха! Блять, где мои таблетки… Кто б знал, какое это неприятное отклонение – ржать после каждой фразы… О, вот они… Кх-хкх-кх-кх!

На экране снова появилась ведущая.
- Штоже нам делать, - прочла она по бумашке. – Кажеца, нам фсем песда.
Она поглядела прямо в глаза Капетану Апасному, вот прям через экран.
- Капетан Апасный, если вы щас нас слышите. Вы нужны нам. Тока вы…
Она заглянула в бумашко.
-…Вы можете спасти фсио.

Выбежаф через Очень Быстрый и Экстримальный спуск на улицу, Капетан прыгнул в свой Быстромобиль и завел двигатель. ППДЖ (Подлые приспешники Доктора Жгло) уже побывали здесь… Они засунули в выхлопную трубу Мегакартошку, а также спустили Мегаколеса Быстромобиля, засунув Мегаспички в Меганипели. Операция была бы падугрозой, если б Доктор Жгло не жыл в соседнем доме.
Переодически вляпываясь в Подлые Ловушки, пацтроенные котами сосетки Доктора Жгло, Капетан Апасный продвигался к логову зловещего Доктора. Очередной раз очищая подошву Турбосапога о ступеньку, Капетан случайно посмотрел на стенку. Там было нацарапано почерком Доктора Жгло: «Капетан Апасный – ЛОХ! И ласины у нево, как и пидора. Бугага!!!» Прищурившись, Капитан выхватил маркер и быстро написал чуть ниже: «Сам ты лох!». Потом подумал и добавил: «Понял?!».
Наканец, он поднялся на площатку этажа, где и находилось Логово Доктора Жгло. Капитан пнул дверь, но она подло оказалась железной и открывалась, видимо, на себя. Тогда Капитан Апасный дернул дверь, используя Мегасилу. Дверь была коварно заперта изнутри. Доктор Жгло все предусматрел…

Тут началась рикламо и Капетан Апасный мстительно пасцал в лифте у Доктора Жгло. Пусть обломаеца, гад!

После рикламы в дверь прешлось позвонить.
- Кто там? – коварно спрасил Доктор Жгло.
- Эта я! – твердо сказал Капетан.
- Жопа от касмическава карабля! – с триумфом падъебал его Доктар Жгло.
- Открой дверь!
- Зочем? – удивился Доктор.
- Штоба я вошел и напинал тебе гераических паджопнекоф и фтюрму отвел…
- Ага. Щасссс! – развеселился Доктор Жгло. – А я вот ниаткрою! И всё!!!

Капетан Апасный растерялся.

- Ты мне хоть планы свои росскажы…
- Не-не-не, хренушке. Для этого ты должен быть связанным, а я – уверенным, што тебе вот-вот придет песдосий. Вот тогда бы я росказал тибе фсе, што задумал…

В его словах была логика… Делать было нечего. Капетан вытащил резинку иструсоф и связал себе ноги. Потом снял паттяшки и связал себе руки, адну за другой. Потом заполз в лифт и стал дышать. Становилось все хуже – аммиачные испарения отравляли организм, а осознание того, што это есчо и сцаки были, больно били по капетанскому самолюбию.
- Все, Доктор Жгло. Твоя взяла, - просипел Капетан Апасный.
Доктор приоткрыл дверь, глянул на Капетана и ужаснулся.
- Ты апаснее, чем я думал, Капетан… И это доказываит, што мои ращщоты оказались верны…
- Твои ращщоты?
- Мои ращщоты.
- Оказались верны?
- Зоебал переспрашивать.
- Извини.
- Мой Угрожзающий и Смертельный план состоит в том, штоба мир погубил погубил себя сам…
- Ты маньяк, Доктор Жгло!
- Ха-ха-ха-ха! Черт, действие таблеток – Хо-хо-хо-хо-хо-хо! – кончилось. Подожди – бугагагага! – пять минут.

Капетан бы с удовольствием закурил бы, но хорошие гирои не курят, а есчо было апасно курить, когда вокруг было стока аммиачных пароф…

- Извини, што так долго. Таблетки долга искал… Да! Так вот. Мир уничтожит сам себя, заразившись Долбоебизмом, Капетан Апасный.
- И как ты планируеш эта сделать? Хто разнесет заразу?

Доктор Жгло зловеще посмотрел фкамеру, бутта сматрел на Капитана Апасного и сказал самым-самым негодяйским голосом:
- ТЫ, КАПЕТАН АПАСНЫЙ!!!

…Камера стала медленно наежжать на Капетана Апасного. На его лице было такое же горестно-стральческо-невдупляемое выражение, как у бап в порнафильмах, когда им в лицо направлено три здоровенных письки, дрочимых мужественными руками…

© Креомания

не пoйму вooбще - баба этo или мужик.
- Эй, замoлчи вooбще, а тo я тебе зарежу здесь - этo мoя дoчь.
- Прoсти, дарагoй. Я не знал, чтo ты oтец этoй красавица.
- Пэздец тебе - я ее мать!

- Дорогой, можно узнать твоё мнение!? Мне идёт это платье?!
- Милая, если я скажу правду - ты не обидишься?
- Нет!
- Ты ебанутая блядь!!!

Когда он вошёл, все сразу поняли, что он пьян - у него пальто было застёгнуто на собственное яйцо!

для хранения на микрофильмы, благодаря чему освободится несколько
помещений. Идею приняли "на ура" и назначили рационализатора
ответственным за процесс: сам отдувайся.
Под его руководством секретные чертежи фотографировали, отснятые
упаковывали в ящики, и он самолично каждую пятницу отвозил опечатанные
ящики в крематорий(!) на сжигание: по факту уничтожения составлялся акт
с указанием количества и номеров ящиков.
По дороге в неприметном сарае ящики менялись на такие же, но набитые
несекретными бумагами с авторемонтной фабрики. Ее архив купили за
копейки, как макулатуру. Вздумай кто проверить - чертежи и чертежи... А
секретные бумаги отправляли по назначению моссадовцы.
Работа заняла два года. Сдали инженера, как водится, соседи: им
показалось подозрительным, что в сарай регулярно чего-то
заносят-выносят. Взяли "с поличным", не отопрешься.
Ну адвоката ему на суде обеспечили наилучшего! Упирая на скромную сумму
вознаграждения и безупречную репутацию обвиняемого, тот добился
переквалификации дела с измены родине на промышленный шпионаж. Три года,
однако, дали по всей суровости швейцарских законов.
Израильтяне в 1975 г. стали летать на истребителе-бомбардировщике
"Кфир".
Инженер, пока сидел, занимался изобретательством: в прошлой жизни
некогда было. Среди прочего запатентовал машинку для уничтожения бумаг.
Фамилия инженера была Шредер.
Французы в отместку до сих пор выпускают его аппараты, не платя
патентные отчисления. Наследники Шредера относятся к такому
факту с пониманием.