Посещали сегодня по суетным нашим делишкам одно присутственное заведение, из числа тех, где посетителя вежливо содють на неудобный диванчик, потчуют растворимым кофием из куллера, да дают полистать дамские журналы семилетней давности. Там же, за невысокой ширмой сидит у них обычно дамочка, зачастую вся в прыщиках, и неустанно говорит в телефон. Иногда она отвлекается от важного разговору, и, морща лобик, выкрикивает фамилию очередного горемычного и нумер кабинета, в кой ему велено проследовать. И, выполнив нелёгкий свой труд, вновь принимается ворковать с невидимым собеседником своим, не забывая, однако, время от времени томно цыкать ноготком по клавише электронно-вычислительной машины.
В таких местах довольно таки часто на стене висит работающий телевизор, настроенный на один из тех, особо популярных в широких слоях каналов, и достаточно громогласно вещает. Настолько громогласно, что как ни листай ты дамский журнальчик, как глянцевой страничкой не шелести – а всё одно: в мельчайших деталях услышишь и увидишь весь ассортимент и всю кромешную глубину телевизионного искусства.
В этот раз, видимо был престольный праздник, который я по скудоумию своему не ведал, и по такому случаю в телевизоре подавали не что иное, как сам первый канал.
Я, право слово, редкий его зритель и причащаюсь святой его правдой исключительно вот так – в казённых стенах и довольно таки отрывисто, ибо сам ещё не достаточно крепок духом и не сильно толст мошной, для содержания персонального источника такой благодати. И завсегда со мной приключается некоторое волнение и сердечная мышца моя так и трепещет, когда доводится мне вкусить даров его.
Давали представление «модный приговор», в коем одну купчиху поносили последними словами и лаяли прилюдно за то, что она де не признаёт французского политесу и не соблюдает плезир. Так прямо и отчитывали. Мол – как же тебе, дура ты старая, не стыдно-то перед православным честным людом?
Очень строго там у них всё и я, грешным делом уже подумал, что купчиху ту в конце концов изломают на колесе, ну или, вырвав ноздри, отправят на вечное поселение в Сибирь. Но бог милостив – и дурной бабе выдали самых дорогих платьев и два отреза ситцевых, да отрез шерстяного сукна и отпустили с миром.
А промеж того приговора делалось не менее пяти-семи коротких вставок, в которых человек, голосом тревожен и строг, читал «новости с украинского фронта». Я сначала аж с диванчика вскочил, думаю – что за фронт, али война с кем опять. Ан нет. Это про соседей наших, про непутёвых. Жрут, говорят они детей малых поедом, кровь ихнюю, безвинную пьют алчно, а сердца, да прочие какие внутренности – продают прямиком в ад.
Там из тех сердец да селезёнок, собирают мол армию големов, и те големы уже почти что готовы и ни сегодня – завтра жди их тысяч под триста около Волги. А там и до Москвы – рукой подать. Таков уговор у них, и на том они, соседи то – присягали лично Дiаволу и на библию плевали троекратно!
Господин один, что на неудобном диванчике со мной рядом сидел – аж журнальчик нервически комкать стал и пятнами багровыми покрылся натурально. Смотрит с прищуром в телевиденье, а сам шипит так тихонечко – сволочи фашистские, ненавижу, водородную бомбу на вас надо… И женщины с другого диванчика ему поддакивают, мол правильно, давно надо этих гадов прищучить, Хиросиму им устроить, Иродам! Мыслимое ли дело – големов из людей делать и кровью закусывать заместо ланча? Сволочи, как есть сволочи!
Ну и начал у них промеж себя разговорец затеиваться воинственный. Всякий, значит, достаточно хорошо разумеет, какой ракетой куда надо бы пульнуть, да сколько у нас тех ракет со времён былинных припасено, и что если будет надо – и ад взорвём, только пусть приказ нам дадут да отмашку сделают…
И тут меня дамочка зазывать в кабинет стала, мол очерёдность моя подошла, и я удалился не дослушав план обустраивания соседского непутёвого житья. Не дослушал, но всё ж таки задумался, что не все же такие сирые духом, как, скажем, я. И что много таких, кто позволяет себе такую роскошь как ежедневное вкушение канала первого, равно как и канала второго, а на десерт – и ещё какое НТВ и прочия и прочия...
И как-то по-особенному счастливо и весьма приудивительно мне сделалось от осознания сего факта, и жить захотелось ещё больше, чем раньше, и петь захотелось, а местами – даже плясать. Так и пошёл потом домой – приплясывая и напевая что-то незатейливое. И ладохами так себя ещё по бокам хлопал и ухал молодецки. Вот так то.
Доклад окончен.

soba4ki