— Вашу мать, — говорит он, — ну невозможно. Невозможно!
— Что такое?
— Это даже не впечатлительность у неё! Это даже не знаю, как назвать.
— Ну что, что?
— Понимаешь, отец подарил ей безделушку. Брошку — дешёвенькую такую, букетик с разноцветными стекляшками. Прихожу я домой, смотрю — она рыдает. Я испугался, думал — случилось что. Оказывается: она тихо-мирно сидела в кресле, болтала ногой, рассматривала эту брошку. И вдруг представила, что началась революция, дальше голод, разруха, трупы на улицах, пришлось всей семьёй бежать, и дядю убили по дороге, а тётя осталась в своем доме и ее расстреляли, а они все бегут, добрались до какого-то города в чужой стране и там, в нищете, отец её умирает от потрясений и болезни. Ну, дальше похороны, опять нищета, другая жизнь, от прежней ничего не осталось, все пошло прахом. И вот прошло уже двадцать лет — это она все себе представляет! — она сидит, состарившись, в кресле, и держит в морщинистых пальцах единственный предмет, сохранившийся у неё на память об отце — эту дешёвенькую брошку, букетик со стеклянными цветочками. Больше ничего нет — ни писем, ни фотографий — только брошка, которую он когда-то принес для неё.
И вот, представив все это, она, понимаешь, сидит — и рыдает! Над брошкой рыдает! Которую её живой, блин, папенька подарил ей три часа назад. Можешь себе такое представить? А?
Подожди, ты что, ревёшь, что ли? Вы что все, ополоумели?? Он живой, понимаешь, живой! Ну, Света, вы все чокнутые, я не знаю.