Поставим в позу обидную
эту заразу ковидную.
Мылом!
Мылом!

Сергей Есенин

Я думаю,
вы всё отлично помните.
Как я лежал и делал мрачный вид,
когда ходили вы по той же самой комнате
и говорили, что у вас ковид.
Вы говорили, вам пора лечиться.
Что вас измучило не чуять ничего.
А я лежал как раненая птица,
Офонарев от этого всего.
Любимая!
Меня вы не жалели.
Я был как лошадь загнанная, но
Вы всё равно ко мне тогда подсели
И целовали в губы всё равно…

Владимир Высоцкий

Я не люблю быть дома и понуро
Читать фейсбук и шарить телеграм.
Я не люблю, когда температура,
И кашель давит бронхи по утрам.

Я не люблю до колик, до печёнки
Не чуять хлеб, уху и колбасу.
Когда сижу один на удалёнке
Как волк свирепый, загнанный в лесу.

Как тяжело внутри такой рутины
Стоять в порту большому кораблю.
А потому все ваши карантины
Я никогда уже не полюблю.

Афанасий Фет

Я пришёл к тебе с ковидом
Рассказать, что всё пропало.
И чтоб ты к моим флюидам
По ночам не припадала.

Рассказать тебе про краски
Те, что осень породила.
И чтоб ты, мой друг, без маски
В «Перекрёсток» не ходила!

Делать нечего: наковыряли, приехал белый капиталист, ему вручили мешочек с обосранными зернами.
Капиталисты обработали кофе, заварили и оп**денели от его невероятного вкуса.
— Это что ж за сорт такой? Аромат аж до печенок прошибает!
Белый капиталист тут же примотал обратно, и говорит:
— Беру еще кофе, но только вот этот ваш нев**бенно прекрасный сорт.
Бедные крестьяне перешептываются:
— Ну бл*дь, так и знали: извращенцы ху*вы эти белые.
А вслух говорят:
— Да говно вопрос, — причем ведь буквально правы. — Только платить будешь вдвое.
— И желаю заключить эксклюзивный контракт на поставку этого сорта, — кипятится белый капиталист.
— Да пожалуйста. Но тут уж цена вдесятеро больше, — ухмыляются крестьяне.
— И покажите мне, как произрастает этот волшебный кофе, — просит капиталист.
— А это уж ху*шки, — омрачаются бедные крестьяне. — Это секретный кофе с божественной плантации, и растет он только под серебристым светом луны, а собирают его по ночам прекрасные трехгрудые девственницы, предварительно омыв руки росой с цветов лотоса.
— Ох бл*дь, как все сложно у азиатов–то, — восхищается белый капиталист.
Уехал он, а крестьяне снова наковыряли зерен из говна, и капиталисту отправили. Получили кучу бабла, и уже обрадовались, но тут мусанговое говно закончилось. Бедные крестьяне построили мусанговую ферму, наловили зверьков, и стали их кормить кофейными зернами.
— Жри, сука, жри больше!
— Да идите вы на х*й, — культурно возражали мусанги, но бедные крестьяне кормили их насильно.
Вроде бы дело пошло, но тут приезжает белый капиталист, и говорит:
— Чо за ху*ня? Кофе потерял божественный аромат. Вы чо, вы*бли трехгрудых девственниц или роса на лотосе закончилась?
Оказалось, что мусанги в неволе обижаются, зерна жрут без энтузиазма, а срут без удовольствия. И железы, которые ароматизируют кофе, у них работают по максимуму только в дикой природе, когда диета привычная.
Так что бедные крестьяне теперь вынуждены бегать за мусангами по лесу, и подставлять шляпы в надежде, что из зверьков вывалится кофесодержащее дерьмо.
— Господин мусанг, может, покакаете?
— Отвали от моей задницы, подозрительный пидор@с!
— Ну прошу вас, господин мусанг! Дома рис закончился, деток кормить нечем!
— Да пи**ишь ты, как Конфуций. Озолотился уже небось. Ладно, для хорошего человека говна не жалко.
В общем–то, все остались в плюсе: белые капиталисты получили самый дорогой в мире кофе для пищевых извращенцев, бедные крестьяне — бабло, а мусанги — статус охраняемых животных. Ибо кто в своем уме зап**дит курицу, несущую золотые яйца? Даже если она мусанг.
Мораль: раз в сто лет и из говна конфетка получается. Ну или кофе.